Есть такие люди, слепленные из особого теста – актёры. Они приходят на работу и начинают изображать других людей. А мы смотрим на них и иногда задаёмся вопросом: каково это – жить чужим жизнями. И почему одних людей, если им доводится выступить на публике, от робости бросает в холодный пот, а для других восторг зрительного зала чуть ли не важнее пищи.
Мы смотрим интервью с артистами, узнаём подробности их частной жизни, но от этого они нам понятнее не становятся.
И сегодня ещё одна такая заранее обречённая на провал попытка – посмотреть, что там у актёров внутри.
Наш собеседник – артист Туапсинского ТЮЗа Роман Штин. Сам он не туапсинец, в нашем театре играет не так давно, всего пару лет. С начала карьеры до поступления в театр Туапсе успел поработать в двух других труппах.
– Я слышал, что в вашей семье актёров до вас не было.
– Да, я из семьи врачей, а мой брат физик-ядерщик. Мы жили в селе Зарянском Томской области. После школы я поехал в Томск учиться на электроинженера. Через год меня отчислили за неуспеваемость. Я вернулся в свою деревню и отучился в местном филиале томского колледжа на менеджера.
– В какой же тогда момент пришло осознание, что вы – артист?
– Я в школе постоянно участвовал в самодеятельности. И в колледже все концерты, все смотры, районные конкурсы, поездки с выступлениями – были мои. После последнего концерта в колледже, перед самым выпуском ко мне подошла преподавательница и сказала, что её подруга, режиссёр томского драмтеатра смотрела наше выступление и сказала: «Что это за мальчик? У него способности». И попросила передать, что мне стоит подумать о поступлении в Кемеровский университет культуры. Для меня было большим удивлением узнать, что это может быть профессией – то, чем я больше всего люблю заниматься.
– И вы последовали совету дамы из Томска?
– Да, но моя мама была категорически против. Уже было решено, что продолжу учебу на менеджера в вузе. И в принципе мне нравилась эта профессия, и учеба шла хорошо. Но сцена нравилась больше. Я две недели уговаривал родителей, и они в конце концов согласились отправить меня поступать на артиста. Мой товарищ по самодеятельности тоже поехал со мной, но в итоге у него не сложилось.
– Как прошёл переход из круга людей, крепко стоящих на ногах – врачей, инженеров, в такое «несерьезное» общество – лицедеев, комедиантов?
– Я попал в свою родную среду. Моя специальность дословно называлась «режиссёр любительского театра». Но поскольку мальчиков на курсе было мало, я играл в работах всех девочек, то есть много занимался именно актёрским мастерством. Сложность была в том, чтобы принять изнанку актёрской жизни. Мы все смотрим фильмы, сериалы и по ним составляем впечатление о профессии актёров. Я бы никому не советовал идти в артисты, если его мотивы – слава, успех, деньги. Его ждёт разочарование. Но если это «твоё», оно тебя всё равно настигнет.
– Какое-то распределение для артистов после вуза сейчас существует?
– Нет, и это очень печально. Потому что глядишь в свой диплом и не знаешь, куда с ним податься. Но на дипломный спектакль приехал худрук томского частного театра, и я им понравился. Я там отработал сезон.
Встреча с настоящей актерской жизнью была тяжелой. В университете мы росли в тепличных условиях. Я совсем не готов был к закулисной жизни, интригам. Оказывается не всё, чему нас обучали, может понравиться режиссёру, есть оказывается «вариативность творчества». Кроме того, теперь надо было играть репертуар, а в студенчестве сдали спектакль, иногда повторили – и забыли.
– Закулисные интриги, коварство коллег – это норма для театра? Может быть, они нужны для творческой формы.
– Где-то этого яда мало, где-то много. Зависит от конкретного места. Что поделать, так в театре было всегда. А ты сам выбирай, держаться в стороне или участвовать. Но, наверное, совсем не касаться, невозможно. Полезно ли это для творчества? Как любой жизненный опыт, как любая острая эмоция.
– Почему вы ушли оттуда?
– У театра начались трудности из-за нарушения авторских прав. Раньше как-то сходило с рук, но вот закончилось. Суд назначил многомиллионный штраф, владельцы стали изменять юридическую форму предприятия, резать штат, и меня как самого молодого «поросили». Причём начальство до последнего отрицало, что меня увольняет, потом стали говорить, что увольняют, но это ничего не значит, буду на договоре – в общем, такая типичная театральная история. Короче говоря, я разослал резюме по театрам и поехал отдыхать на Байкал к бабушке. Когда вернулся, съездил на два прослушивания – и в результате оказался в камерном драматическом театре Костромы.
Вот там я приобрел хороший опыт, понял, что такое настоящая выносливость. Много ездили по России – гастроли, фестивали. Минск, Астрахань, Москва, Тамбов, Смоленск, Липцецк, знаменитый фестиваль «Коляда-Plays» в Екатеринбурге… По совмещению ещё работал монтировщиком.
– А говорят, что молодые актёры часто сидят без ролей?
– Это в больших театрах. В Костроме играли человек двадцать и была жестокая эксплуатация при очень низкой оплате труда. А отношение к актёрам такое: не нравиться – уходи, возьмем других. Но и настала такой момент перегорания.
Но не материальное положение было решающим, а то, что в творческом плане мне работа перестала нравиться, хотя сперва идеи их молодого режиссёра казались интересными.
Я уехал домой в подавленном состоянии, думал, что вовсе уйду из профессии, ничего не хотелось. А труппа в Костроме была очень сплочённая, и мои друзья постоянно писали мне, присылали сведения о вакансиях, старались морально поддержать. С их подачи я позвонил в Туапсе Александру Геннадьевичу (А.Г. Николаев – худрук Туапсинского ТЮЗа – В.Б.), отослал ему какие-то свои данные. И решил, что если ничего не выйдет – больше не буду даже пытаться. Потом перезвонил, и Александр Геннадьевич сказал: «Вы приняты. Берите билет. Когда вас ждать?»
– Как показался Туапсе? Море, горы?
– Приятно пожить там, где тепло. В Томске зимой выходишь на улицу, мороз 35 градусов, и твоя задача из точки А попасть в точку Б как можно быстрее. А здесь идешь домой с репетиции, прогуливаешься, о чем-то размышляешь. Правда, на Новый год, чувствую себя подавленно – снега нет. Горы я и до этого видел, был на Байкале, на Алтае, а на море оказался в первый раз. Впечатлило, хотя я не большой сторонник пляжного отдыха.
– Из ваших последних ролей здесь – Малыш Бобби в «Калеке с острова Инешмаан» по пьесе Макдонаха и Кочкарёв в гоголевской «Женитьбе». Какая драматургия вам ближе?
– Николай Васильевич побеждает. Макдонах же мне совсем не моё, но с ролью повезло. Я понял, как её играть. С помощью режиссёра, конечно. В частности, побрился налысо, отрастил бороду. Это было непривычно, борода мешала, чесалась, и я стал по-другому двигаться, поменялась психофизика. Потом я бороду сбрил – в репертуарном театре с ней невозможно, но жесты уже усвоил. Такие эксперименты полезны.
– Я слышал (не знаю, правда ли это), что Микки Рурк для роли в фильме «Пьянь» выбил себе передний зуб. Вы бы смогли так?
– Я часто думаю, на что бы согласился для роли. Зуб – это серьезно. Если я пойму необходимость его выбить, чтобы роль получилась, чтобы образ не рассыпался – пойду и на это. Но очень часто быват так. Режиссёр говорит: «Будете играть голыми» – «Зачем?» «Просто так! Надо и всё!». А зачем – никто не понимает. И получается очень странный Гоголь или другой классик. Но это не моя история.
– Какие роли из нынешних вам особо дороги?
– Наверное, Кочкарёв. Ещё – «Маленькая история о больших друзьях» по пьесе Ульриха Хуба «У ковчега в восемь». Но тут речь не только о моей роли, а о спектакле в целом.
– Бывают роли, из которых очень тяжело выходить?
– Далеко не из каждой. В предыдущем театре я играл в пьесе Разумовской «Дорогая Елена Сергеевна». Мальчика Витю – если помните, над которым все в компании подсмеиваются. Режиссёр изменил финал. По его версии, мой товарищ бросался в окно, а я должен сообщить о смерти его девушке. Каждый раз я до утра отходил от роли, она меня просто расплющивала.
– Артист Лановой как-то сказал, что терпеть не может комедийные роли. За свою карьеру сыграл только одну, там где «Красиво плывут, вон та группа в полосатых купальниках».
– А ему и не надо играть комедии. Я его видел в Кемерово. Ему вручали на сцене театра какую-то медаль, а я её подносил. От него идёт очень сильная энергетика: стать, мощь, достоинство, порода. Хотя уже не молодой, на сцену вышел с палкой. Но он до сих пор несёт этот героический образ из фильма «Офицеры».
Я же очень люблю комедию, люблю смешить, и мне кажется, умею это делать. Мне интересна природа юмора, его технология.
– Многие артисты ТЮЗа играли в сериалах, которые снимаются здесь, на Чёрном море. Вы тоже пробовали?
– Я ездил на кастинг фильма «Тренер» Данилы Козловского. Попытка не удалась, но я попал в актерскую базу и меня позвали на эпизод в сериале «Дожить до любви». Отработал три дня. Это был декабрь 17-го года. Сказать, что я заразился кинопроизводством, захотел во что бы то ни стало остаться в этом мире, не могу. Но видел таких людей, которые согласны на должность самого последнего ассистента, лишь бы быть там. Меня просили остаться еще на день, но в Туапсе шёл новогодний спектакль – сказка «Необыкновенная ромашка». Я вернулся и сказал себе: «Слава богу, наконец искусство».
Но, наверное, есть разница – сниматься, скажем, у Звягинцева и сниматься в сериале.
– Если не секрет, сколько платили на съёмках?
– Четыре тысячи в день, плюс дорога, плюс проживание, плюс питание. Если пригласят снова – обязательно пойду.
– Вы видели короткометражный фильм Жоры Крыжовникова «Проклятие»? (По сюжету актер ТЮЗа на кастинге, чтобы получить роль в кино, начинает сочинять про свою профессиональную востребованность и очень сильно перебарщивает.– В.Б.). Насколько правдив фильм.
– Мне очень нравится и этот фильм, и сыгравший там артист Тимофей Трибунцев. Да, в жизни всё так и есть.
– На себе актерское проклятье чувствуете?
– Каждый день, по нескольку раз и по разным поводам. Но стараюсь всерьёз к нему не относиться.
– Что тяжелее, играть спектакль или давать интервью?
– Давать интервью. Меня этому не учили.
Владимир БЕЛЯЕВ
