«Спасибо, что живой». Не могу знать, какой смысл вкладывали авторы фильма о Владимире Семёновиче Высоцком, взяв в название слова из его стихотворения. Для меня, однозначно, это благодарность поэту
за его творческое наследие. За то, что по прошествии десятилетий его стихи не потеряли актуальности, за то, что его хриплый, звучащий с надрывом голос, как ушат холодной воды, заставляет нас смахнуть
с себя пелену повседневности и задуматься о смысле жизни, о превратностях судьбы, о том, о чём нашему мозгу в обычном состоянии думать лень. Так получилось, что Владимир Семёнович сопровождает меня всю жизнь — от детских лет, до сего часа. И не поделиться своими воспоминаниями, связанными с Высоцким, вернее, с его именем,
ко дню памяти поэта, певца, актёра, было бы непростительной оплошностью. Как той, что случилась в студенческие годы.
«НА БРАТСКИХ МОГИЛАХ
НЕ СТАВЯТ КРЕСТОВ»
Наверняка, у каждого в жизни были случаи, вспоминая о которых, непременно стыдишься, сколько бы лет ни прошло. Один из таких случаев у меня связан с В.С. Высоцким.
Февраль 1979 года. Я студент первого курса одного из ленинградских вузов. Ко второму учебному зданию, практически ежедневно, к концу занятий подъезжают экскурсионные Икарусы. На них можно бесплатно (забота советских профсоюзов) совершить какую-либо из множества предлагаемых автобусных экскурсий. На этот раз выбираю «По Дороге жизни». Студенты, заполнившие автобус, внимательно слушают экскурсовода — мужчину лет под пятьдесят. На знаковых местах останавливаемся, выходим, смотрим. Посетили мемориал «Цветок жизни», посвящённый детям блокадного Ленинграда. Не без слёз читали скорбный дневник Тани Савичевой, листки которого высечены из мрамора. Проехали исторический участок Дороги жизни (сохранившаяся булыжная мостовая), мемориал «Катюша»…
Автобус мчит нас до Ладоги, за окнами мелькают деревеньки. Вот проехали Ириновку. Экскурсовод вдруг говорит: «Кто любит песни Владимира Высоцкого, поднимите руки». Он ожидал, наверное, лес рук. Я уже хотел было поднять свою… Но, увидев, что никто из сидящих в автобусе не среагировал на слова экскурсовода, не сделал этого. Побоялся, что однокурсники, танцующие сегодня на дискотеках под «Бони М», посчитают меня старомодным.
Сказать, что экскурсовода это расстроило – ничего не сказать. «Как?! Никто не слушает Высоцкого?!», — буквально вскрикнул он. — «Что за времена настали!»
Только после его живой реакции мне стало по-настоящему стыдно: и перед самим собой, и перед экскурсоводом, и перед Высоцким. Почему смалодушничал?! Ведь я даже угадал ход мысли экскурсовода, так как вдалеке у дороги справа уже виднелся какой-то мемориал — могила или кладбище. И понял, что вспомнив Высоцкого, рассказчик начнёт читать его строки: «На братских могилах не ставят крестов…» Так и случилось. Экскурсовод прочитал эти строки и указал на братское кладбище.
Оставшуюся часть экскурсии я мысленно казнил себя со всем юношеским максимализмом: это же предательство — не признаться, что слушаешь Высоцкого, именно в то время, когда в общаге заслушиваешься десятками его произведений, о которых ранее даже не знал, которые до студенчества даже не слышал…
БРАТУШКИ И ВОЛОДЯ
В советские времена болгары нас, а мы болгар называли братушками. Это повелось ещё с русско-турецкой войны, когда Россия освободила Болгарию от османского ига. И вот на первом курсе в общаге меня поселили с тремя такими братушками. Впервые захожу в комнату. Неццо, Стоян и Трифон оказались продвинутыми парнями: одеты по фирме, стены комнаты облеплены постерами из зарубежных глянцевых журналов, крутая музыка льётся из двухкассетника Crown: Cerrone, Rod Stewart, Bee Gees… И вдруг — Высоцкий: «Рвусь из сил, из всех сухожилий…» Меня сначала удивило это. Но следующей была: «Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном…», и за ней — «Я — Як, истребитель. Мотор мой звенит…» Дальше – больше. И всё Владимир Семёнович. Оказалось, что болгары — и мои соседи по комнате не исключение — очень любят Высоцкого. Стоян у какого-то ленинградского меломана записал аж пять или шесть кассет с его песнями. И вот я изо дня в день открываю для себя всё новые страницы творчества Владимира Семёновича, переписываю его песни на бобины для своей фонотеки.
Через два года, когда мне посчастливилось попасть в составе стройотряда в Болгарию, что называется, на месте убедился, насколько Высоцкий был там популярен. Как-то в рамках культурной программы мы посетили национальный музей изобразительного искусства в Софии. Ходили по залам, смотрели картины. В конце одного из них на стене у двери в следующий зал висело больших размеров полотно, на котором изображён Владимир Семёнович с гитарой. Картина называлась «Володя». И в полотне, и в его названии чувствовалась огромная любовь болгар к нашему певцу-бунтарю. Это потом я узнал, что в 1975 году «Таганка» гастролировала в НРБ. И были тогда незабываемые встречи болгар с труппой театра, с Высоцким.
Стройотряд закрывался. Был организован прощальный банкет, на который пригласили местных музыкантов села Живково. Мы вместе с болгарскими и словацкими студентами сидели за одним столом, музыканты играли на народных инструментах. Потом оркестр сделал перерыв, рядом со мной сел аккордеонист. Разговорились. Я был с гитарой. «Знаешь что-то на Висоцкого?», — спросил с акцентом болгарский музыкант. Я сносно мог воспроизвести только: «В тот вечер я не пил, не пел. Я на неё вовсю глядел…» Болгарин тут же подобрал мелодию на аккордеоне. Протянул листок бумаги, попросил написать слова песни.
После трудовых стройотрядовских будней у нас было пол месяца путешествий по Болгарии. И ещё не раз нам довелось убедиться, что в этой стране любят Высоцкого: он звучал и в сладкарницах, и в корикомах, и на пляжах… Мне тогда даже показалось, что в Болгарии Высоцкого знают больше, чем на его родине — в Союзе. Я вновь, стыдясь, вспомнил ту экскурсию по Дороге жизни. И сделал заключение: желание слушать Высоцкого — это не дань моде, это потребность души.
«ВСЕ ЖИЛИ ВРОВЕНЬ,
СКРОМНО ТАК: СИСТЕМА
КОРИДОРНАЯ…»
В середине восьмидесятых я работал инструктором Апшеронского райкома партии. Как-то вечером по краевому радио подводили итоги конкурса знатоков творчества Высоцкого. Тогда приятно удивило, что первое место занял Бронислав Степанович Игнатов. Он работал заведующим финотделом Апшеронского райисполкома. Естественно, мы были знакомы. Но я не знал и не догадывался, что Бронислав Степанович фанат Владимира Семёновича. Когда я уже работал в газете, ко дню рождения Высоцкого решил поговорить о нём с знатоком его творчества Игнатовым. Оказалось, что Высоцкий для него не просто кумир. Они родились в один год, в один месяц и в один день — 25 января 1938 года.
— В его песнях — вся моя биография, моя жизнь, — говорил Бронислав Степанович. — Он поёт о том, что я пережил, что видел, что чувствую. В какой-то степени он — это я.
Но разве такое возможно, чтобы певец-бунтарь, актёр, готовый на сцене вырвать из груди своё сердце, своим словом цеплял за то, что таится в сердце клерка — грузного очкарика, ежедневно, склонясь над столом, скрупулёзно наполняющего бесконечные таблицы бесконечными комбинациями чисел. Оказывается, возможно. Поражает, насколько точны тексты Высоцкого — исторически, географически, технически… Как точно он мог обрисовать ситуацию, передать настроение. Его песни — это полноценные рассказы и повести, очерки и газетные статьи, его песни — исповеди людей страны Советов. Потому они и были понятны и близки каждому советскому человеку.
После нашей беседы Бронислав Степанович каждый год ко дню рождения В.С. Высоцкого или ко дню его памяти готовил о нём материалы в газету. А тут как-то — уже двадцатые числа июля, а Игнатов не приходит, не звонит в редакцию. Звоню ему сам: «Бронислав Степанович, скоро 25-е, день памяти Высоцкого. Надо бы материал какой подготовить». А он в ответ: «Я приболел. Не могу зайти в редакцию. Может, сам заскочишь ко мне домой в обед или после работы?» «Хорошо», — говорю.
В этот же день в обеденный перерыв навещаю Игнатова. На дворе июльский зной. В квартире окна нараспашку. Посреди зала стул, на котором сидит Бронислав Степанович в одних шортах. На него направлен вентилятор. Он тяжело дышит. Видно, что ему очень нездоровится.
— Ты возьми там на полке (указывает на книжный шкаф) любую книгу, да подготовь статью о Владимире Семёновиче. Сам я, наверное, не смогу.
С полки, действительно, можно брать любую книгу — все они о Высоцком. А ещё в шкафу вырезки из газет и журналов, фотографии и наборы открыток… — всё, что касается кумира. Выбираю ту книгу, в которой много фотоматериалов.
Статья получилась очень познавательной, в конце редакция поблагодарила Б.С. Игнатова за помощь в её подготовке…
Вскоре Бронислав Степанович «сгорел» от болезни. А книга о Владимире Семёновиче Высоцком так и осталась у меня. Как память о хорошем человеке — звёздном брате поэта.
«ЧАС ЗАЧАТЬЯ Я ПОМНЮ
НЕ ТОЧНО…»
С этого момента, а именно с детства, нужно было бы начать рассказ «Высоцкий в моей жизни». Но… Как получилось.
Не помню уже, во сколько лет я осознал впервые, что есть такой певец — Владимир Высоцкий. Одно знаю точно — намного раньше своих сверстников. У меня старшие брат и две сестры. От них и через них в меня поступала разного рода информация, что называется, не по возрасту.
Раньше в городах и больших посёлках были пункты звукозаписи. Приходишь туда, просматриваешь каталог и выбираешь песню. Тебе её записывают на специальном механизме, выцарапывающем железной иглой дорожки на плёнке от рентгеновского снимка. Дома ты такой «диск» крутишь на портативном проигрывателе, в собранном виде похожем на балетку Айболита, и наслаждаешься любимой музыкой. У старшего брата и сестёр тоже были плёнки с музыкой, в том числе и с записями песен Высоцкого. Его хриплый голос под гитару не мог миновать моих ушей. Как и разговоры и слухи о нём. Из которых я сделал вывод, что певец Высоцкий – большой хулиган. А может даже бандит. Впрочем, это только подогревало мой детский интерес к данной персоне.
Как-то, когда мне было лет десять, мы с дружками гуляли возле автостанции. На площадке стояла «крутая» легковушка — «Москвич» или даже «Жигули». Точно не «Запорожец». Стёкла были опущены, и из машины доносилась музыка. Я уже точно мог определить, что пел Высоцкий. «А у дельфина взрезано брюхо винтом…» Я, конечно же, поспешил блеснуть перед пацанами своей осведомлённостью: «Высоцкого крутят!» Пацаны не поняли, о ком речь, но вместе со мной стали внимательно слушать. В машине сидели не местные — кавказцы. Когда подошёл и сел в авто ещё один, мотор завёлся, автомобиль тронулся с места и понёс кавказцев вместе с песнями Высоцкого в сторону «центра». Но мы ведь не дослушали концерт!
«Побежали», — предложил я. Все как один, кто босой, кто во «вьетнамках», ринулись туда, куда уехала машина. Когда прибежали на улицу Кооперативную, то — о чудо! — возле рынка увидели ту же машину. Из неё по-прежнему доносился голос Высоцкого: «А у неё такая маленькая грудь!» Не знаю, чем меня, десятилетнего пацана, так завораживала эта песня. Уж точно не физиологическими особенностями развития девушки из Нагасаки. Наверное, произношением, тем чувством, с каким певец поведал трагическую историю.
Мы ещё успели послушать пару песен Высоцкого, пока машина вновь не завелась и не поехала — уже на выезд из посёлка. Жаль, не дослушали. Хотя, нам ведь только по девять-десять лет. И у нас ещё столько возможностей дослушать всего Высоцкого…
Фёдор ГРЕКОВ
