В Туапсинском театре юного зрителя идут показы нового представления – «Волшебного зеркала тролля» по сказке Ганса-Христиана Андерсена «Снежная королева».
Близится Новый год. Думается, для многих туапсинских мальчиков и девочек спектакль станет одним из тех событий, которые формируют атмосферу главного детского праздника, оставляют в памяти его волшебный образ. Тому способствуют и поэтичность андерсеновского сюжета, и яркие декорации, и стилизованные под старину костюмы.
В основном «Снежную королеву» в отечественных театрах ставят по одноимённой пьесе Шварца. По ней же снят любимый многими советский фильм 1966 года. Сказка Шварца заметно отличается от оригинала: добавлены новые персонажи, убраны целые фрагменты, особо расставлены акценты.
В основе истории туапсинского ТЮЗа – текст самого Андерсена. При этом актёры проговаривают не только реплики своих персонажей, но и слова от автора.
Только три артиста играют по одной роли: Антонина Тимошина (Снежная королева), Ильгуль Мурзагалина (Герда) и Маким Бекметов (Кай). У остальных актёров по две-три роли: Виктор Ардашев – тролль и разбойник, Олег Родин – сказочник, ворон, олень, Анна Яблокова – принцесса и маленькая разбойница, Константин Пономарёв – принц и разбойник. Больше всего персонажей досталось Ксении Ратомской: бабушка, цветочница-волшебница, разбойница-мать, и – практически в одной сцене – лапландка с финкой. Впрочем, дети, пришедшие на премьеру, с лёгкостью приняли эти условности, эмоционально, как и положено детям, реагировали на то, что творится на сцене.
Постановщик спектакля Елена Журавлёва, она же художественный руководитель театра, согласилась ответить на наши вопросы после представления, и первый вопрос был о том, почему для постановки был выбран именно авторский текст, а не готовая сценическая версия.
– Я не знаю других адаптаций «Снежной королевы», кроме пьесы Шварца. Пьеса потрясающая, хотя советские реалии наложили на неё свои оттенки. Но всё-таки, андерсеновский оригинал кажется мне глубже и интересней. А кроме того есть чисто практические соображения. Во-первых, пьеса Шварца не расходится на нашу труппу, во-вторых, играя Шварца, мы должны платить авторские, а это для нашего маленького зала ощутимо. (По закону авторские платятся ещё 70 лет после смерти автора, то есть Андерсен, в отличие от Шварца, не предполагает таких выплат. – В.Б.)
– Артисты произносят реплики и персонажей, и автора. Это сложнее традиционного подхода?
– Это делает задачу и сложнее, и интересней. Актёр не просто иллюстрирует собственные реплики. Сначала он в обстоятельствах своего героя, потом отстранятся от него, а в какой-то момент полностью из образа выходит. И если где-то выпадаешь из процесса, рушиться вся сцена. Так намного тяжелее.
– Те куски из Андерсена, которые не попали в пьесу Шварца, насколько они важны для вас?
– Вы имеете в виду сцены с цветочницей и после – с лапландкой и финкой? Они очень важны. Андерсен удивительно конструирует сюжет. Герда ради своей любви проходит все испытания – как сказали бы в русской сказке, огонь, воду и медные трубы. Её испытывают не только ветра-холода. Цветочница – это испытание сытостью, беззаботной жизнью растения. Посещение дворца, когда она принимает принца за Кая, – испытание ревностью. После, когда принц и принцесса предлагают остаться во дворце, вновь искушение сытостью, а в добавок – богатством и почётом. Разбойники – угроза жизни. В главе «Финка и лапландка» автор доводит девочку до полного бессилия, после которого у неё открывается второе дыхание. Как в американских боевиках: герой погиб, кажется, всё, конец, и вдруг сердце опять начинает биться. Кроме того, интересно было делать главу «Финка и лапландка», потому что она зеркальная. Один персонаж как бы отражение другого, они выполняют зеркальные действия: одна пишет, другая читает. Поэтому их играет одна актриса.
– Вообще, Андерсен сценографичен?
– Я бы сказала так: Андерсен воздушен, а задача сценографа – передать эту воздушность. Я довольна тем, что сделала художник Татьяна Баранова. Вообще, она в основном работает с большими залами, в которых больше тысячи мест. И наш зал для неё непривычно мал. Но Татьяна не боится браться за новое и готова к компромиссам. Она сделала так, как я и ожидала. Корни деревьев, по потолку уходящие в зрительный зал. Много цветов, неправдоподобно ярких и поэтому не кажущихся живыми. Домики, лесенки, и при этом много пространства на маленькой сцене… Я не люблю плоских декораций, не люблю ширм. Я пришла в театр в начале 90-х, в голодное время, когда ширмы прикрывали наши финансовые дыры. И ещё дискотечный свет вместо качественного оборудования. У меня оскомина от ширм и дискотечного света.
– Вы наблюдаете реакцию публики?
– Мне она всегда интересна. И она всегда непредсказуема. Например, сцены с принцессой мне казались романтическими. А оказалось, что это самые настоящие комедийные сцены, хотя они всё про то же.
– Мне показалось, детям особо понравились вороны-куклы и разбойничьи пляски.
– Куклы всегда детям нравятся. У нас они вышли обаятельными, смешными. Артисты переживали, что их несерьёзный вид может сбить с андрсеновской интонации, но всё вышло органично. А разбойники понравились, во-первых, из-за музыки, во-вторых, потому что отрицательным персонажам позволено больше, они более раскованные, колоритные.
– Автор, как правило, никогда полностью не доволен результатом. Как у вас?
– Конечно, не всё удалось, но что мне действительно нравится, так это то, что у актёров здесь не получается играть роли, они играют сцены – а это и отличает хороший спектакль от плохого. И я совсем не ожидала, что с какого-то момента в Андерсене начал проступать Шекспир. Кай и Герда стали напоминать Ромео и Джульетту. Кай читает сонеты, сказочник стал походить на шута. Мне показалось это любопытным, и я не стала от этого отказываться.
Но, в конце концов, не так важно, поймёт зритель образы, как мы их задумали или немного по-другому. Главное, чтобы ему было с чем уходить домой после спектакля.
Владимир БЕЛЯЕВ
